Когда я, сирый и одинокий в мире, отдам последний вздох мой Господу, то, вероятно, вы, из коих каждого я считал родным своим по сердцу, замените мне семейство, собравшись в земное жилище мое, чтобы дать последнее лобзание бренным моим останкам и проводить их до храма Божия».
* * *
1781 год, Астрахань.
Под перезвон колоколов армянской церкви Сурб Аствацацин – во имя Успения Пресвятой Богородицы – в семье Мовсеса Меликянца, потомка старинного карабахского княжеско-меликского рода, на свет появился мальчик – Погос. А за 64 года до его рождения, в 1717-м, Католикос всех армян Аствацатур I Аматанци учредил в России епархию Армянской Апостольской Церкви с центром в Астрахани. К 1770 году в этом городе на Волге насчитывалось 130 фабрик и 10 заводов, принадлежавших армянам, в основном выходцам из Закавказья и Персии.
* * *
При слабом свете свечей голос профессора звучал торжественно- волнующе:
«Я желаю, чтобы в эти минуты прочтены вам были следующие строки, внушенные мне чувством признательности.
В жизни моей много сладостных минут доставили мне и ревностное исполнение долга моего на поприще военной и гражданской службы, и милостивое внимание ко мне монарха, и лестные награды его, доказывающие, что истинно усердная служба никогда за царем не пропадает…»
В 15 лет Погос Меликянц, он же Павел Меликов, – унтер-офицер лейб-гвардии конного полка, в 16 – подпоручик Софийского карабинерного полка. В 17 его переводят в лейб-гвардии кирасирский полк, через год он уже поручик. В этом чине в 1806 году он бьется с французами на земле Восточной Пруссии. Россия хотя и проигрывает сражение при Фридланде, но сразу же после подписания Тильзитского мира бесстрашие штабс-ротмистра Меликова было отмечено орденом Св. Анны IV степени, а за героизм, проявленный под Фридландом – еще и золотой шпагой «За храбрость». Воздал должное его мужеству и король Пруссии Фридрих Вильгельм III, наградив боевым орденом. Отечественная война 1812 года застала ротмистра лейб-гвардии кирасирского Его Величества полка Меликова в боевых порядках под Витебском, Смоленском и Вязьмой. В сражении на Бородинском поле неприятельским ядром ему оторвало правую руку. Два ордена – Св. Владимира IV степени и Св. Анны III степени – были ему особым утешением. Но вскоре в силу своих заслуг он возвращается в строй, чтобы принять участие в заграничных походах русских войск в Пруссию и во Францию…
19 марта 1814 года в 10 утра Александр I и другие величества и высочества верхом отправились в Париж. С ними шли войска, которые бились под Парижем. В составе одного из трех кирасирских полков вошел в Париж и ротмистр Павел Меликов.
Парижане теснились на улицах, в окнах домов и даже на крышах. Глядя на разряженную публику, высыпавшую на улицы, можно было подумать, что народ собрался на праздник, а не на встречу с неприятелем, вступавшим в их столицу. Опустился вечер. Союзным войскам был дан приказ – не занимать квартир парижан, дабы не стеснять их и не доставлять неудобств. Биваки разбили на площадях города, и особенно много их было на Елисейских Полях. На другой день победители уже знакомились с Парижем – кто пешком, кто верхом, а кто и в кабриолетах или фиакрах. Смельчаки плескались в Сене. Кабаки и таверны заполнили сотни офицеров. Но нашлись и такие, кто предпочел французским деликатесам рулетку и другие азартные игры… …Сидя в изножье усопшего, Мариам Екимовна Делянова, в девичестве Лазарева, всплакнула, вспомнив покойного мужа своего Давида Артемьевича Делянова. Сражаясь при Бородино рядом с Меликовым, он еще полковником был ранен, а в заграничный поход ушел генерал-майором. В ушах ее то и дело звучал рассказ мужа о встречах его с Павлом Моисеевичем в шумном Париже, куда Давид Артемьевич вошел вместе со своим Сумским гусарским полком.
Подле Мариам Екимовны в скорбном молчании замерли ее родные братья – Иван и Христофор Лазаревы и брат мужа – майор Петр Делянов. Позади, выделяясь ростом, заметен был строгой осанки сын Мариам, 29-летний Иван Делянов, старший чиновник II отделения Собственной Его Императорского Величества канцелярии, будущий министр просвещения России (с 1882 г. и до самой своей кончины в 1897 г.).
Мариам Екимовна припомнила, что за этот заграничный поход на мундире Павла Моисеевича засверкали ордена – Св. Анны II степени, Леопольда (Австрия) и Баварский.
Далее карьера Меликова складывалась так: в 1816 году он в чине подполковника назначается комендантом Бакинской крепости. «Здесь оставшаяся рука его, – вспоминал очевидец, – не только никогда не касалась чужой собственности, но столько же отверзта была для благотворительности, сколько сердце его для христианской любви к ближнему».
В 1819 году Меликов был произведен в полковники и возведен в кавалеры ордена Св. Георгия IV класса за выслугу лет. Через год Алексей Ермолов, главнокомандующий на Кавказе, поручает Павлу Меликову обеспечить закупку зерна в Баку для отправки голодающим в Туркмении. А уже 14 августа комендант крепости полковник Меликов доносит генералу от инфантерии Ермолову о благополучном возвращении «транспорта «Пчела» из поездки в Туркмению».
В июне 1821 года Меликов был поставлен во главе комитета по возведению в Баку православной церкви. Храм собирались поднять на месте дворца Ширваншахов, который, уже в поврежденном состоянии, находился в ведении инженерного ведомства. Однако этому строительству воспротивился сам Ермолов, сочтя дворец куда более нужным для казенных заведений. За семь лет его пребывания в Баку, где была одна гостиница (ею владел русский) и всего один духан – питейный кабак (держал его армянин), нравственный авторитет Меликова вырос настолько, что народ сторонился духана, как злачного места, и, как пишет очевидец, «войти в него каждый боялся и стыдился». В обиде на коменданта был лишь один человек – хозяин духана, его соплеменник. При Меликове в летнее время город безбоязненно спал с открытыми окнами, старожилы по воскресеньям и в праздники играли в нарды и попивали чай, а молодежь без опаски ходила гулять на Крепостной вал.
В конце двадцатых годов, так и не женившись, Павел Меликов генерал-майором выходит в отставку и поселяется в Москве, в доме на Мясницкой улице, рядом с армянским Крестовоздвиженским храмом (Сурб Хач) и Лазаревским институтом восточных языков. Живет скромно на свой небольшой пенсион, целиком отдаваясь благородному делу в качестве почетного члена попечительского совета Лазаревского института.
* * *
Голосом, исполненным печали, Алексей Зиновьев продолжает озвучивать завещание:
«…и возможность, какую щедроты царевы дали мне быть полезным бедному семейству брата моего».
У изголовья покойного стоял его единственный родственник – 30-летний Моисей, сын Егора, родного брата Павла Меликова. Потеряв мать в раннем возрасте, а следом и отца, Моисей оставался на попечении дяди. Годы спустя он признается:
«Павел Моисеевич, занявшись моим воспитанием и чувствуя недостаток женского материнского влияния, ввел меня в семейный круг неизменных друзей своих — Мещериновых. У Красных ворот… По соседству с Мещериновыми жила родственница их по женской линии – Елизавета Алексеевна Арсеньева, урожденная Столыпина, бабушка знаменитого поэта Лермонтова. Все эти лица были друзьями дядюшки… В доме дяди моего встречал я много знаменитостей того времени, в числе которых постоянным посетителем бывал Алексей Петрович Ермолов, который называл дядю своим другом».
Подполковник Петр Мещеринов, глава семьи, был сослуживцем Павла Меликова по лейб-гвардии кирасирскому полку. Меликов часто гостил у Мещериновых, куда всегда приводил с собой племянника Моисея. Вместе с тремя сыновьями хозяина дома, затаив дыхание, заслушивался и он рассказами о ратных подвигах русских воинов.
Переехав в Москву в конце лета 1827 года с бабушкой Елизаветой Алексеевной, юный Михаил Лермонтов бывал у Мещериновых и тоже внимал этим вдохновенным историям. Михаил с Моисеем поступают в Благородный пансион, где становятся закадычными друзьями. Моисей нередко приглашает Михаила к себе, в дом дяди, где тому не раз доводилось видеть овеянного славой, опального теперь генерала Ермолова, отправленного в марте 1827 года в отставку императором Николаем I за покровительство декабристам, воевавшим на Кавказе. Под кровом дома Павла Меликова витал дух победы над Наполеоном, которую одержал и Ермолов, начальник штаба 1-й Западной армии. В 1830-м, уже студентом Московского университета, 16-летний Лермонтов был удостоен чести иметь в первых слушателях своей поэмы «Поле Бородина» доблестных генералов Ермолова и Меликова. Юный поэт словно сросся с участниками сражений:
Всю ночь у пушек пролежали
Мы без палаток, без огней,
Штыки вострили да шептали
Молитву родины своей.
Шумела буря до рассвета…
……………………………
Безмолвно мы ряды сомкнули,
Гром грянул, завизжали пули,
Перекрестился я.
Мой пал товарищ, кровь лилася,
Душа о мщении тряслася,
И пуля смерти понеслася
Из моего ружья.
Марш, марш! Пошли вперед…
Имя Ермолова прямо или косвенно появляется в пяти творениях Лермонтова. Так, в стихотворении «Валерик» поэт как бы подслушал «разговор о старике в палатке» на биваке: «Как при Ермолове ходили в Чечню, в Аварию, к горам…» Более полно дан портрет Алексея Петровича в стихотворении «Спор»: «Колыхаясь и сверкая, движутся полки… И, испытанный трудами бури боевой, их ведет, грозя очами, генерал седой…»
* * *
Догорали поминальные свечи, а профессор русской словесности все еще читал вещие строки из завещания:
«Все это, говорю, доставляло мне много сладостных минут. Но ни одна из них не могла равняться с теми, которые доставили вы мне, любезные соотечественники, в незабвенный для меня день 23 февраля 1841 года, когда из храма Господня, собравшись ко мне, все вы, одушевленные святою ревностью к добру, обратили скромное жилище мое в храм благотворения. Хотя пожертвования ваши в пользу наших братий превзошли мои ожидания, но истинно говорю вам, что не важность собранной суммы заставила тогда сладостно трепетать сердце мое, а то душевное стремление, та радостная готовность на пользу ближнего, которые я видел во взорах каждого, слышал из уст каждого и искренность коих выражалась на лицах каждого.
Возлюбленные мои! Эти минуты, которые на небесах праздновались ангелами, были для меня столь блаженными, что они казались мне предвкушением рая».
Братья Лазаревы, застыв у гроба со многими из тех, кто внимал весомым словам завещания, наверняка вспоминали о дне 23 февраля 1841 года, когда все они после службы из церкви Сурб Хач, Воздвижения Честного и Животворящего Креста Господня, где и будет храниться завещание генерала, пришли прямиком к нему в дом. Кто-кто, а братья знали, что храм Божий поставлен был их дедом еще в 1779 году и с тех самых пор примыкающий к нему Столповой переулок стал именоваться Армянским.
В тот приснопамятный день Меликов поделился с прихожанами своей мечтой – открыть при церкви Сурб Хач приют для бедных армян. Армянская община Москвы проявила единодушие и живой интерес к начинанию Павла Меликова и в том же 1841 году представила его программу на Высочайшее утверждение. Изначально на осуществление этой благородной затеи потребовалось 11000 рублей.
Начался сбор средств. Предложив возвести приют во дворе церкви Сурб Хач, братья Лазаревы передали в дар часть своей собственной прицерковной земли. Государь император Николай I соблаговолил по представлению министра внутренних дел Л.А. Перовского и Сената «утвердить подаренную Лазаревыми землю для строительства церковного приюта». Помимо земли, московские Лазаревы и брат их генерал-майор Лазарь Иоакимович, проживающий за границей, внесли в благотворительный фонд еще и 5000 рублей. В скором времени сумма пожертвований составила уже 17367 рублей. Община была приятно удивлена, узнав, что московский 3-й гильдии купец, почетный гражданин и кавалер Исай Моисеевич Каспаров внес в общую копилку 50.000 тысяч рублей. Именем выходца из арцахского Хндзористана приют и будет назван – «Гаспарян ахкатаноц» – «Касперовский приют для бедных армян».
* * *
Внятный голос Алексея Зиновьева западал в души:
«Где найду слово благодарить вас за оные?.. Душа моя сколь ни полна к вам признательности, но я во весь остаток жизни моей не мог ею насытиться и желаю, чтобы она сими строками была изъявлена вам еще и после моей кончины, с которой она не окончится – утратит чувства один прах, но дух мой и за гробом не перестанет чувствовать и вечно приносить мольбы к Всевышнему о ниспослании благословения Его на вас и на все благие дела ваши. Я надеюсь, что они не прекратятся, ибо вы доказали, сколь расположены к ним. Я же со своей стороны, желая содействовать вам и после смерти моей, прилагаю здесь билет сохранной казны Опекунского совета в две тысячи рублей, не входящих в состав сделанного уже мною духовного завещания, прося вас присоединить оные к собранной уже сумме для бедных».
В шаге от гроба, поддерживая убитую горем супругу свою Мариам, безутешный коммерции советник Иван Ананов не отрывал глаз от скульптурного лица покойного. Уход Меликова для семьи Анановых стал утратой невосполнимою: со дня переезда на Мясницкую, а случилось это года три назад, их старшие дети – Анна, Степан и Ованес – только и делали, что пропадали у любвеобильного генерала, давая матери возможность заниматься малышами. В те минуты Иван Ананов еще не знал, что ему было уготовано основать Московский купеческий банк и стать казначеем на возведении памятника убиенному императору Александру II. Наказ покойного друга тронул главу семьи настолько, что и у него появилось желание внести в фонд строительства приюта свой весомый вклад.
Здесь вполне уместны слова великого русского историка Василия Ключевского:
«Благотворительность была не столько вспомогательным средством общественного благоустройства, сколько необходимым условием личного нравственного здоровья. Она больше нужна была самому нищелюбу, чем нищему».
* * *
Профессор прервался на минуту, обвел глазами присутствующих и продолжил:
«Надеюсь, что на заложенном вами основании мало-помалу соорудится желанное здание. Надеюсь, что Бог поможет вам доставить тихий приют и все необходимое сирым беспомощным братьям нашим. Но молю вас, возлюбленные! Призирайте их с осмотрительностью и не допускайте, чтобы у истинно несчастных отнимали долю такие люди, которые почитают себя бедными по излишку прихотей или действительно бедны по нерадению к трудам, для которых имеются силы и способность. Помощь таковым я считаю поощрением слабостей и потому повторяю: не отнимайте для них долю истинно несчастных».
Видимо, к моменту написания завещания здание приюта еще не было готово принять страждущих. Но уже к июню 1844 года приют в три этажа освятил и открыл Католикос всех армян Нерсес V Аштаракеци, под высоким патронатом которого, согласно Уставу, Высочайше утвержденному в 1845-м, приют и состоял.
Управление приютом находилось в ведении Совета, в который входили председатель и два заместителя – постоянный и выборный, служители церкви, избираемые общиной сроком на три года. Совет раз в месяц проводил собрания, на которых рассматривалось финансовое состояние дел. Средства приюта образовались из процентов, приращиваемых к основному капиталу, ежегодных дарений благотворителей и пожертвований членов общины.
* * *
Армянское Ваганьковское кладбище. Отпевали Павла Меликова под жалобный звон колокольчика в церкви Сурб Арутюн – Христова Воскресения, вставшей в 1815 году стараниями тех же братьев Лазаревых.
Среди многочисленных провожатых выделялась фигура генерал-майора артиллерии Павла Арапетова, участника Отечественной войны 1812 года, сражавшегося бок о бок с Меликовым под Смоленском. Вместе с ним проститься с его другом пришли жена Катаринэ, сын Ованес и дочери Катаринэ, Мариам, Варвара.
Замечены были там и другие дворяне: Петр Херодинов с женой Егисабет, Никита Мурачев с женой Мариам, Григорий Калантаров с женой Рипсимэ, Аветис Пиратов с женой Мариам, Мкртыч и Вартан Вартановы. Проститься с Меликовым пришли и московские купцы – Матевос Айинцев с женой Рипсимэ и сыновьями Петросом, Погосом, Арутюном, Акопом, Овакимом, Александром, Теодос Казачков с женой Мариам, Маргар Эдильханов с женой Анной и младшим братом Саркисом.
Отвесили последний поклон усопшему и знатный лекарь Соломон Тер-Гукасов с женой Софьей (дочерью дворянина Авета Калустова), младшим братом Тиграном и шурином Григором, квартальный Карапет Калантаров с женой Маргарит, ктитор армянской церковно-приходской школы Арутюн Егулов, священнослужители Тер-Оваким протоиерей Меликянц, Тер-Ованес иерей Варданянц с дочерью Шушан и дьякон Григор Сукиасянц с женой Воски… Горевали по уходу генерала и простые горожане и горожанки – Никита Аскарханов, Мариам Сагинова, Катаринэ Агамалова, Ованес Меликов, братья Давид и Петрос Серебряковы, Ованес Галстянц, Аракел Шахумянц, братья Арутюн, Степан и Николай Эзовы, Галуст Курдов, Катаринэ Черказова, Мариам Манеева, Вартан Назарянц, Софья Эриспопова, Манушак Антонян, Торос Тарасов, Манушак Тавельдарянц…
Не в эти ли волнующие минуты прощания со знаменитым дядей рождались трогательные строки «Воспоминаний» его племянника Моисея Егоровича Меликова, ставшего известным художником-графиком и живописцем:
«Москва, Москва! Родимый сердцу, высокочтимый мною по воспоминаниям город, где кончил жизнь блаженной памяти верный слуга Царю и Отечеству, герой бородинский, дядя мой, Павел Моисеевич Меликов.
Москва издревле умела оценивать и чтить защитников своих на поле брани, и не было в то время ни одного москвича, который не указал бы места жительства генерала Павла Моисеевича Меликова, не исключая уличного мальчика, который, проходя мимо его квартиры, не снимал бы шапку. В старину учили детей уважать заслуги Отечеству…»
Погребли Павла Моисеевича подле церкви Сурб Арутюн, неподалеку от могилы почетного гражданина Москвы Исая Каспарова, почившего годом раньше. Душеприказчик Каспарова – Иван Ананов – во исполнение воли великодушного благотворителя обнес на его деньги Армянское кладбище кирпичной оградой. Надгробный памятник на могиле Павла Меликова, увы, не сохранился, как, впрочем, и могильные плиты московского 1-й гильдии купца Ивана Ананова, имя которого носит Ананьевский переулок в Москве, братьев-банкиров Исаака и Афанасия Джамгаровых, нефтепромышленника, действительного статского советника Георгия Лианозова, давших названия московским пригородам – Джамгаровка и Лианозово. И Ананов, и Джамгаровы, и Лианозов состояли в Совете Касперовского приюта. На том же кладбище нашли пристанище генералы Давид Делянов и Павел Арапетов.
А в ушах провожатых все еще звучали последние слова завещания генерала Меликова, обращенные не только к современникам своим, но, может статься, и к нам, ныне здравствующим:
«Возлюбленные мои! Живите в мире и любви взаимной и таким образом, шествуя по путям, показанным вам Господом, обогащайтесь делами добрыми и собирайте себе сокровища не только те, которые и ржа переедает, и тать подкапывает и крадет, но паче сокровища нетлеющие, которые никакой тать похитить не может. И где будут сокровища ваши, там будут и сердца ваши».
Гамлет Мирзоян
